Без права на покой [Рассказы о милиции] - Эдуард Кондратов

—   Технология и идея, конечно ваши, Дудников?

—   Девочке хотелось на море, в круиз по Европе, роскоши, шикарной жизни... А где сармак? Виноват, пети-мети то есть? — Дудников потер пальцами, собранными в щепоть. — Должности приличной к т. В торговле не прижилась. На пиво не взяли. С овощами — ногти нужно обрезать. А тут — езди за любо-дорого, собирай у проста­ков билеты. Немного нахальства, чуточку химии. В день — полсотка, если с умом да старанием, само собой. Делай они билеты на общие места в проходящие поезда — век бы ходили в королях!..

—   Преувеличиваете, Ермил Кузьмич!... Значит, в груп­пу входили Чабан, Пигалева и вы?..

—   Стоит ли отрицать, зная вашу, Евгений Васильевич, дотошность и проницательность? Они у вас уже, в КПЗ?..

—   И вы запросто, из блатного братства, выдали им идею?

Солнце дошло до стула, где сидел Дудников, он прикрывал глаза шляпой.

—    Насчет братства вы преувеличиваете! Рационализа­торское предложение оплачивается?.. По закону! А здесь — идея! За какой-то червонец в день. На пенсию ноги протянешь.

—   И давно работает преступная группа?

—   А сморкачи скромничают? Не назвали дату своего рождения? Виноват, здесь вопросы задаете вы. Память дырявая. Не месяц, не два — само собой. Чужих денег не считаю. Размер мошенничества — доказывайте, доиски­вайтесь. В этом, пардон, вам не помощник. — Дудников шумно чихнул, высморкался и, благостно жмурясь, ожидал вопросов.

—   Куда вы собрались ехать? Среди ночи? Из города? И почему именно сегодня?

—   Резонно заметили. На старые места потянуло. В отпуске!

—   Несерьезно! — У Жукова накапливалось раздраже­ние, и ему стоило большого труда сдерживать себя. — На овощной базе нет приказа об отпуске. Лично проверил. Нелегальный отпуск?.. Потому утром директриса искала вас. Неувязочка!

—   Узнаю почерк Шерлока Холмса! Восхищен — школа!

—   Кончайте балаган! .

—   Слушаюсь!.. Думаю себе: шухер полыхает. Не обгореть бы. Смывайся, Ермилка! Ну, боялся, признать­ся... Билет вот ваш лейтенант попросил у меня.

Жуков улыбнулся, услышав изысканность выражения мошенника.

—   Брали бы на первый проходящий, а то — до Читы.

—   Ваш лейтенант испортил дело. Вижу — Фимка. Считаю, «хвост» рядом. И верно — стреканул лейтенант за Фимкой. Думаю себе: уноси ноги, Ермилка! Отложил всю затею на утро. Ночь. Слякоть. По свету способнее. На авиацию надеялся.

—   Зачем вернулись домой?

—   Кое-что взять с собой. Немолодой начинать с нуля. И не поспел. Ноги и грудь — старость! Лейтенант проворнее меня оказался — молодость!

—   Где расстались с сообщниками? Где они теперь?

—  А у вас их нет? — Рассмеялся Дудников, распря­мился, опираясь подбородком на трость. — Я ведь от всего на суде отопрусь, Евгений Васильевич. Доказательств моего участия в подделке билетов у вас — тю-тю-тю! Улетели пташки!..

Зазвонил внутренний телефон. Жуков нервно поднял трубку. Он понимал, что проигрывает, что напрасно поторопился с допросом, не собрав веских улик против Дудникова, не изловив Чабана и Пигалеву, не задержав Фимку. И все потому, что навалились два уголовных дела. И еще, скорее всего, утрачена гибкость поиска, замедлена реакция — неумолимая старость! Полковник Яковлев немилосердно, но реально оценил пригодность его, Жуко­ва, к дальнейшему несению службы... Услышав в трубке голос Бардышева, обрадовался. Тот просился на прием.

—   Лады. — Жуков положил трубку, вызвал охрану.

Дудникова увели. Он церемонно откланялся.

Бардышев докладывал с видом победителя. Частенько улыбался, поламывал тонкие, нервные пальцы. Солнце падало ему в лицо, он счастливо жмурился, готовый расхохотаться. Жуков тем временем читал показания продавщицы, пробежал взором опись вещей, снятых с погибшей Кузиной, сличал его со списком обнаруженно­го на квартире Дудникова.

—   Как я понял, Знакомый макнул руки в кровь? — спросил он полуутвердительно. Чувство облегчения захва­тило его. Ему становилось понятно поведение Дудникова. Прикидывался, морочил голову.

—   Еще раз проверьте, Владимир Львович, перекрыты ли наблюдением вокзалы? Курумоч. Смышляевка. Речной порт. Автовокзалы. Предупредите посты ГАИ. Доложите срочно прокурору. А я — к полковнику! Вот и «самодея­тельная забота»!..

Часа через два, когда солнце перевалило за полдень, допрос Дудникова продолжили. Ермил Кузьмич пообедал. Его побрили. Он выглядел менее дряхлым, чем утром. В кабинет пришел без трости, лишь припадал на искале­ченную ногу. Армейский китель был распахнут на груди, открывая татуировку, выглядывавшую из-под сиреневой майки.

—   Кормят ваши прилично. Вполне прилично! — благодушно говорил он, умащиваясь на стуле.

—   На допросе присутствует следователь, лейтенант Бардышев Владимир Львович. — Жуков нажал кнопку магнитофона. — Допрос фиксируется на пленку.

—  Это ваши часы, гражданин Дудников? — Бардышев вынул из стола и положил перед стариком ручные женские часы марки «Луч». Лучи солнца заиграли на их золотых гранях.

Дудников потер рукавом часы, отвел их от глаз, прищуренно полюбовался.

—   Красивая вещица! Взяты у меня при обыске.

Бардышев насторожился. Ответ ускальзывающий, позволяющий толковать его вкривь и вкось.

—  Точнее, Дудников! — вмешался Жуков. — Ваши часы?

—   Были мои, а теперь у вас...

—   Не крутите, Дудников! — Жуков пристукнул ла­донью по столу. — Повторяю вопрос: где вы приобрели часы марки «Луч»?

Дудников пожевывал бескровные губы. Лицо его посуровело. В глазах отражалось напряжение. Он догадался, что у Жукова появились веские причины требовать точности ответов. И он искал в своем поведении просчеты, вспоминал слова, сказанные в этом кабинете прежде.

—   Вчера вечером Томка-фикса продала...

Бардышев не удовлетворился ответом.

—  Тамара Федоровна Пигалева. Так? А у нее они откуда?

—   Спросите что-либо полегче. Чужое не считаю. За тридцатку спустила часики. Он попробовал торговаться...

—   Кто он?

—   Известно — Чабан. Гераськин Сенька. А сам обру­чальное кольцо за полсотку загнал.

—  Обручальное кольцо пробы пятьсот восемьдесят три вам принес Гераськин Семен Петрович, и вы купили его за пятьдесят рублей. Подтверждаете?

—   Подтверждаю. — Беспокойство Дудникова достиг­ло предела. Он понял: следователи узнали про Кузину! — Сознались сморкачи! Во молодежь пошла!

—   Указанные вами Гераськин и Пигалева объяснили вам, откуда у них названные золотые вещи? — снова спросил Бардышев.

—   Тонкое это дело... не хотел впутывать женщину...

—   Отвечайте, Дудников! — Жуков насторожил голос.

—   Когда, значит, вы повязали Фимку, сморкачи запсиховали. С билетами дело завоняло. Обнахратились: купейные лепили, плацкартные — само собой, самые провальные...

—   Ермил Кузьмич! А как по-вашему, почему они стали на путь преступления? — перебил Дудникова Жуков. Сделал он это сознательно, уводя его от мысли о Кузиной. Пусть помучается, разгадывая, что им известно о ней...

—   Я не социолог, Евгений Васильевич. Ум старого человека — что песок. К легкой жизни рвались. Жить от пуза, а пальцем шевелить должен дядя...

—  У вас полна комната журнала «Человек и закон», — напомнил Бардышев. — Чем это объяснить?

Дудников мелко засмеялся, потер ладонями колени.

—   Приятно вспомнить пройденный путь, молодой человек! Статьи УК там растолковывают. А я изучил их собственной шкурой. Интересно было искать расхождения науки и практики.

—   Вернемся к золотым вещам! — сказал Жуков.

—    Учтите: чистосердечное и добровольное признание! Пусть мотает магнитофон! — Дудников вспотел от напря­жения. Нервы его начали сдавать. Он попросил попить. Вытер платком лоб. — Пришли они просить денег. А отку­да они у пенсионера, свободные деньги? Рокфеллера нашли!.. — Дудников закрыл глаза, похватал ртом воз­дух, будто собираясь нырять.